Гравюра
Собралась огромная толпа, на все лады проклинавшая мадам де Помпадур, стала преследовать ее ставленника Беррье. Он едва успел укрыться от разъяренных людей в своем доме. Желая защититься, полицейский комиссар вытолкнул из дома одного из своих подчиненных, который немедленно был разорван толпой на куски. Что же касается самого Беррье, он после этого решил подчиниться судьбе, приказав открыть в доме все окна и двери. Почему-то этот жест отчаяния оказал неотразимое воздействие на восставших. Они вдруг заподозрили, что это может быть ловушка, и сочли за благо вовремя отступить.
Беррье, конечно, ни в чем не был виноват, как и его подчиненные, которые не шли против закона, но эти события окончательно укрепили желание Людовика не покидать Фонтенбло, где он чувствовал себя защищенным. В Париж он предпочитал вовсе не ездить, говоря: «К чему мне ехать в Париж? Чтобы услышать, как меня на все лады называют Иродом?». Король безумно страдал от того, что народ ведет себя настолько безобразно. Как и его предки, он привык считать, что связан с народом религиозными узами, и, что бы о нем ни говорили, он относился к своим подданным как отец, а потому и огорчался от скверного поведения детей, как и все обычные отцы в этом случае. К тому же он совершенно не понимал, почему ситуация складывается таким образом, и не видел возможности переломить ход событий. Людовик жил с мыслью, что Франция является его домом, как и его любимая резиденция Фонтенбло. Если бы короля вдруг включили, как и всех простых смертных, в цивильный лист, он бы не на шутку обиделся, как обижаются современные миллионеры, когда государство забирает у них огромный подоходный налог. Конечно, на содержание королевской семьи расходовались огромные средства, однако подданные воспринимали это как должное до поры до времени, пока налоги были невысокими. Однако после долгих семи лет непрерывных войн королю пришлось постоянно увеличивать размеры налогов. Тот, кто был вынужден платить, считал поборы несправедливыми.