Неосознанно в сознании звучат своего рода рефреном стихи Николая Гумилёва, обращенные к Франции:


И если близок час войны


И ты осуждена паденью,


То вечно будут наши сны


С твоей блуждающею тенью.


И нет, не нам, твоим жрецам,


Разбить в куски скрижаль закона


И бросить пламя в Notre Dame,


Разрушить стены Пантеона.


Твоя война – для нас война.


Покинь же сумрачные станы —


Чтоб песней, звонкой как струна,


Целить запекшиеся раны.


Что значит в битве алость губ?


Ты – только сказка – отойди же,


Лишь через наш холодный труп


Пройдут войска, чтоб быть в Париже.

Аллегория Франции
В Фонтенбло – замке замков, «чудесном источнике», наступает момент истины, связывающий все необычайные впечатления, ощущается трепет, родственный только любви или творческому вдохновению писателя. Прозрение, озарение, мистика сопровождают этот дворец на протяжении столетий. Фонтенбло – воплощенный в камне символ братства, сохранившийся в единственной уцелевшей во времена безжалостного крушения старого порядка галерее, посвященной братьям-близнецам.
Ни в одном другом месте русский человек не чувствует себя так естественно, спокойно, будто попав из далекого странствия в свой родной дом, как в Фонтенбло, и это чувство рождается постепенно. Сначала оно опускается осязаемой любовью, когда проходишь по благоухающим так остро и одновременно нежно тенистым аллеям, созданным высокими лимонными деревьями, между которыми переливаются, как изысканные драгоценные украшения, оперения неспешно прогуливающихся по изумрудной зелени павлинов. Оно усиливается, в то время как ты стоишь в полутемной галерее Близнецов, слушая характерно-эмоциональную речь светловолосого и светлоглазого гида:
– Я не могу назвать вам свою фамилию: это запрещает контракт… Меня зовут Владимир, второе имя – Василий. Оно мне так нравится, и я не понимаю, почему вы, русские, так любите называть этим именем кошек.


Фонтенбло.